Голодаем по очереди

Предыдущая глава о моем эмигрантском житье-бытье во Франции была опубликована больше месяца назад. Читатели наверняка помнят, что я получил вожделенный «позитив» и планировал устроиться велокурьером в фирму по доставке еды. Сразу скажу, что на работу я устроился. Но не совсем туда, куда рассчитывал. Точнее, даже совсем не туда. Вы спросите: а куда же? Об этом, с вашего позволения, чуть позже. А для начала стоит сказать пару слов о мигрантах — тех, кто просит убежища, и тех, кто, как я, его уже получил.

Думаю, многим людям, особенно из постсоветских стран, кажется, что получить статус беженца в какой-нибудь из европейских стран (в моем случае во Франции) — плевое дело. Известно, что этот статус дает право на легальное проживание, работу, социальное и другое обеспечение, а также и на образование. Обывателям кажется, будто политический беженец как сыр в масле катается: он получает жилье, продукты питания, деньги на необходимые расходы, медицинскую страховку и прочие радости цивилизации.

По этому поводу я смогу сказать вот что. Может, кто-то, припрятавший наворованные миллионы, именно так и живет, но ему и статус беженца тогда не особенно нужен. А вот обычным людям прямая дорога лежит в лагерь просителей убежища и беженцев.

Тут надо заметить, что беженцы эти бегут в Европу из разных стран и в разном количестве. Есть страны, откуда почти не бегут, есть и такие, откуда бегут во множестве, да при этом еще количество бегунов из года в год неуклонно увеличивается. К подобным странам относится, например, Грузия.

Встает естественный вопрос: почему именно Грузия? На мой взгляд, одна из главных причин — простота перемещения. У Грузии — безвизовый режим со странами ЕС, есть прямые рейсы из Тбилиси в столицу Франции… Неудивительно, что грузины ринулись осваивать европейские просторы — а удобнее всего делать это в качестве беженца. Правда, недавно заместитель главы МИД Грузии Владимир Константиниди предупредил грузинских граждан, которые находятся в Монпелье и требуют убежища во Франции, что шансы добиться желаемого у них очень малы.

Оказывается, в Монпелье уже более трех месяцев граждане Грузии живут под открытым небом. Они требуют убежища во Франции и даже устроили шествие по улицам города. Здесь прямо в палатках на улице живут около ста человек, в том числе женщины и маленькие дети. Они отказываются покидать Францию, настаивая на том, что Грузия — небезопасная страна.

Думаю, если у тех же кыргызстанцев была бы возможность безвизового приезда в Евросоюз, многие «патриоты» без раздумий ринулись бы прорубать окно в Европу.

Отказали — обжалуй

Наверняка многим интересно, кого именно Франция принимает с удовольствием. В первую очередь, конечно, это относится к уникальным, да и просто отличным специалистам в своей области. Кроме того, на защиту здесь могут рассчитывать и те, кого преследуют в их родной стране по тем или иным мотивам, в том числе политическим и этническим, как это было, например, со мной. Однако, чтобы получить статус беженца, нужно пройти определенные процедуры. Самое печальное, что прохождение этих процедур вовсе не гарантирует вожделенный «позитив».

В нашем лагере просителей убежища проживает около 500 человек. Из них положительный ответ от Французского управления по делам беженцев и лиц без гражданства (OFPRA) получили, наверное, 4-5 процентов просителей. Те же, кому в убежище было отказано, могут обжаловать решение миграционного ведомства в Национальном суде по защите прав беженцев (CNDA). Как показывает практика, суд выносит положительный ответ примерно по 10 процентам заявлений.

Те, кто получил отказ в суде, могут обжаловать решение еще раз. Однако в этом случае они должны предоставить новые доказательства того, что, безусловно, нуждаются в убежище. Правда, на это время они лишаются всех имеющихся благ: им придется покинуть центр просителей убежища, и выплату пособия им тоже прекратят. По крайней мере, так обстоят дела в регионе Рона-Альп, где находится наш центр. Но, если проситель убежища изъявит желание вернуться на свою историческую родину, власти Франции с радостью купят ему обратный авиабилет и даже дадут небольшую сумму подъемных. Однако желающих вернуться на историческую родину немного — не затем люди ехали в Европу. Получив отказ и лишившись всех материальных и социальных благ, многие просители убежища все равно не желают покидать Францию. Люди готовы жить нелегально, работать «по-черному», снимать для жизни углы и комнатки, лишь бы не возвращаться назад.

Очередь на подачу документов в ОФПРА. Фото с сайта Asylumineurope.org

Мой грузинский сосед, на десять лет получивший статус беженца, рассказал, что в Аджарии он был директором телеканала. Этот телеканал у него отжали власти, а его самого хотели надолго упечь за решетку (почти как меня). Он говорит, что во время интервью в OFPRA растерялся и не смог толком объяснить свою ситуацию, поэтому статус беженца ему в итоге пришлось получать через суд — CNDA. По его наблюдениям, быстрый положительный ответ получают обычно выходцы из Сирии, Афганистана, Ирака и других неблагополучных стран.

— По-моему, люди из наших (т. е. бывших советских) стран гораздо образованнее и лучше социализируются. Я не понимаю, зачем «этим» дают убежище, — заявил мой сосед, чем немало меня шокировал. Все-таки убежище дают не зачем, а почему — потому что люди в нем остро нуждаются.

Сам я пришел к выводу, что далеко не всегда прибывшие из горячих точек получают положительный ответ. Зачастую помощь им ограничивается вспомогательной (субсидиарной) защитой — это временный вид на жительство сроком на 1 год. Потом процедуру получения субсидиарной защиты придется начинать заново, и так трижды. И лишь затем можно получить вид на жительство на 10 лет. Вспомогательная защита может быть предоставлена любому человеку, который не соответствует требованиям для получения статуса беженца, однако не может вернуться в исходную страну, поскольку там ему может угрожать смертная казнь, пытки, наказания или в том случае, если его государство не может предоставить ему защиту ввиду, например, вооруженного конфликта. Разумеется, в таких случаях, помимо заявления, должны быть представлены доказательства подобной угрозы.

По данным Eurostat за 2017 год, если измерять в абсолютных цифрах, то больше всего мигрантов, приехавших не из стран ЕС, живут в Германии (9,7 млн), Великобритании (6,3 млн), Италии (5,1 млн), Франции (4,7 млн), Испании (4,6 млн). Самую либеральную политику в отношении беженцев проводит Германия, одну из самых жестких — Франция.

Большую рыбу не заберешь

После получения статуса беженца нас попросили переехать в другой корпус — Centre provisoire d'hébergement (CPH), то есть Центр временного размещения. Здесь живут те, кто уже получил вид на жительство во Франции. Центр предоставляет этим людям комнаты сроком на 9 месяцев. За это время социальные службы пытаются подыскать им уже постоянное жилье.

Параллельно проводится работа по интеграции беженцев во французское общество. Кстати, вместе с жильем у нас сменился и социальный референт — теперь с нами работает женщина по имени Сильви. Она помогает готовить необходимые бумаги для получения новых документов, проводит языковые занятия с детьми и даже содействовала мне в устройстве на работу. А это, надо сказать, оказалось очень к месту.

Дело в том, что при изменении статуса (с просителя убежища на беженца) документы человека передают из одного ведомства в другое. Поскольку пресловутая французская бюрократия работает из рук вон плохо, все дело может затянуться на 3-4 месяца. Это значит, что все это время я не смогу получать денежное пособие. Зато статус беженца позволяет мне легально трудиться. Объясняется это просто: страна готова принять человека, которого преследуют на родине, и понимает, что ему нужно откуда-то брать деньги на еду, одежду и вообще как-то существовать. Счетов в банках у бедолаги обычно нет, как нет и поддержки из-за рубежа, зато он вполне может работать и приносить пользу себе и обществу.

Сильви я сказал, что не прочь поработать хотя бы велокурьером по доставке еды. Но тут выяснилось, что устроиться на такую работу не так-то просто. Для начала необходимо зарегистрироваться в качестве индивидуального предпринимателя, потом получить документы в префектуре и открыть в банке счет. А самое главное — я должен пройти обязательные языковые курсы. Для этого придется сдать тест на уровень владения языком, в зависимости от которого меня направят в ту или иную языковую группу.

— Но пока я могу вам предложить другой вариант с работой, — сказала мне социальный референт. — Один местный ландшафтный инженер ищет себе напарника. Вы можете с ним поработать месяц, пока ваши документы рассматриваются в соответствующих органах. Много платить он не сможет, но минимальную зарплату вы получите: это около 1500 евро с налогами, а чистыми — 1200. Если вас это предложение интересует, я могу ему позвонить. Но сразу предупреждаю, что работа не из легких.

— Конечно, звоните, — обрадовался я. — Тяжелой работы я не боюсь.

Разговор этот состоялся в конце марта, кажется, 27 числа. Мой работодатель приехал вечером того же дня и оказался болгарином по имени Красимир, уже лет 30 живущим во Франции. В Болгарии в свое время он получил образование инженера-агронома, которое здесь очень ему пригодилось. Мы с ним договорились, что сотрудничать начнем с 1 апреля, составили контракт о временной работе и распрощались.

У меня оказалось еще 3-4 дня свободных, и сосед Николай предложил использовать их с умом — поехать на рыбалку. Я сказал, что у меня нет разрешения на ловлю рыбы, годовая же лицензия стоит около 100 евро — для меня сейчас дороговато. Николай почесал в затылке и предложил для начала купить однодневную лицензию.

Улугбек Бабакулов с пойманной рыбой

— Так даже лучше, — сказал он. — Попробуешь, а там видно будет, стоит ли покупать годовую.

Почему бы и нет, сказал я себе — и купил в местном рыболовном магазине за 10 евро бумагу, позволяющую денек посидеть с удочкой. Заодно взял в магазине прикормки, наживки в виде червей и опарышей и всякие необходимые снасти. С Колей мы договорились, что поедем на озеро завтра примерно к полудню, поскольку с утра мне нужно будет отнести кое-какие бумаги нашим социалам.

И вот настал день, когда я наконец-то смог отвести душу и отвлечься от всех забот. Погода была нежаркая, вокруг пели птицы, к тому же мы были единственные рыбаки на озере. Один спиннинг я оснастил карповым поводком, вторую удочку сделал поплавочной — для ловли более мелкой рыбы. За несколько часов рыбалки мы вытянули несколько плотвичек и карасей: мелочь отпускали, а крупную бросали в ведро. Честно говоря, я уже и не надеялся поймать что-нибудь серьезное, как вдруг среагировал мой карповый спиннинг. Вытаскивая добычу, пришлось повозиться, но улов того стоил — передо мной лежал карп очень приличных размеров.

В какой-то момент я испугался, не слишком ли он велик. Как я уже рассказывал раньше, во Франции выловленного карпа весом больше пяти килограммов забирать домой нельзя. Неужели придется отпустить? К счастью, у Николая с собой были весы. Мы взвесили моего карпа — и ура, он потянул лишь на четыре с половиной килограмма! Я наконец вздохнул облегченно. После чего мы решили, что на сегодня рыбалка завершена: все равно больше одного карпа в день ловить нельзя — таковы здесь требования к рыбной ловле.

Политзэков пора освобождать

Впрочем, во Франции я не только карпов ловил. Мой казахстанский коллега Рамазан Есергепов предложил мне поучаствовать в одной очень важной акции.

Сам Есергепов сейчас живет в парижском Доме журналистов. Он был создателем и главным редактором газеты «Алма-Ата Инфо». В январе 2009 Есергепова осудили на 3 года заключения за профессиональную деятельность. После покушения на его жизнь в мае 2017 года Рамазан тайно выехал из Казахстана.

Так вот, Есергепов позвонил мне и предложил принять участие в однодневной политической голодовке в поддержку украинских активистов — Олега Сенцова, Романа Сущенко и других. Голодовка эта передается как эстафета от одного человека к другому. Смысл ее проведения заключается в борьбе за освобождение всех политзэков, незаконно привлеченных к уголовной ответственности.

Еще в сентябре прошлого года активисты установили палатку у здания российского посольства в Париже, после чего началась бессрочная эстафета однодневных голодовок в поддержку украинского режиссера Олега Сенцова, который по обвинению в терроризме отбывает 20-летний срок в российской колонии строгого режима.

Первым однодневную голодовку объявил режиссер Лоран Канте. Как пишет французская газета Libération, в акции приняли участие известные режиссеры, актеры, писатели, философы и политики. Мероприятие инициировали сопредседатель Общества кинорежиссеров Кристоф Ружжиа, основатель движения «Новые диссиденты» Мишель Ельчанинов и бывший министр юстиции Франции Кристиан Тобира.

В материале Libération, опубликованном к началу акции, говорилось, что участники однодневных голодовок будут сменять друг друга в палатке напротив здания российской дипмиссии каждые 24 часа, передавая «эстафету» друг другу — и так до освобождения Сенцова и других украинских политзаключенных, отбывающих сроки в России. Голодать можно и в палатке, и не приезжая к посольству, достаточно заявить, что ты готов участвовать. И дальше ты держишь голодовку в назначенный тебе день.

Рамазан Есергепов получал «эстафету» 48 раз. Это значит, что он голодал 48 суток, в том числе 8 суток — в палатке у российского диппредставительства. На мою долю в этом месяце пришлось два дня эстафеты.

Думаю, дело Сенцова у многих на слуху, поэтому кратко напомню только самую его суть. В августе 2015 года Северо-Кавказский окружной военный суд в Ростове-на-Дону признал Олега Сенцова виновным в организации террористического сообщества и приговорил его к 20 годам колонии строгого режима. С ним был осужден активист Александр Кольченко — ему дали 10 лет тюрьмы.

Сенцова и Кольченко обвинили в том, что весной 2014 года, вскоре после присоединения Крыма к России, они организовали поджоги офисов организации «Русская община Крыма» и офиса «Единой России» в Симферополе. Кроме того, Сенцов и другие подозреваемые якобы готовились взорвать памятник Ленину. Сами осужденные называют дело против них политическим, а доказательства — сфальсифицированными следствием.

Мышцы почти порвались

А 1 апреля был мой первый официальный рабочий день во Франции. В половине восьмого утра Красимир приехал за мной на своем грузовичке, и мы двинулись к месту работы. Собственно, постоянного места как такового и нет. Просто каждый день мы ездим по разным адресам, где местные жители заказывают Красимиру выполнить необходимые работы во дворе: постричь или засеять газон, обрезать кусты и живые изгороди, посадить деревья и тому подобное. Получив заказ, мы едем по нужному адресу и выполняем его.

— Ты не куришь? — спросил меня шеф.

— Нет, не курю.

Улугбек Бабакулов за работой

— Это хорошо. Курильщику такую работу делать будет очень тяжело. К тому же на курение уходит много времени.

Живое общение с Красимиром позволило мне пополнить мой небогатый словарный запас. Хотя не обошлось и без казусов. Как-то раз у нас случился довольно занимательный диалог. На одном небольшом участке Красимир решил посадить какие-то семена. Я поинтересовался, что это он там сажает.

— Это melon, — отвечал он.

— А, дыня, — сказал я по-русски.

— Нет, не дыня, а мелон, — возразил шеф. — Дыня — это pasteque (пастек).

— Вообще-то, пастек — это арбуз, — не согласился я. — А ты сажаешь дыню.

— Нет, не дыню, а мелон, — упирался Красимир.

— Ничего не понимаю. Мелон же и есть дыня.

— Но я сажаю не дыню! — повысил голос Красимир.

— Хорошо, тогда скажи мне, что ты сажаешь на болгарском языке.

— Пъпеш.

Я заглянул в гугл-переводчик, и оказалось, что арбуз по-болгарски звучит как «диня». Из-за этой русско-болгарской путаницы и случилась неразбериха.

Но сама работа, как и предупреждала Сильви, действительно оказалась не из легких. В жару или в непогоду мы должны были успеть выполнить поставленную задачу. Как-то раз два дня подряд под проливным дождем мы рубили деревья, затем загружали ветви и стволы в грузовик и отвозили на свалку. Я научился использовать различные сельскохозяйственные инструменты — для стрижки газонов, живой изгороди и тому подобное. В первые дни у меня болело все тело целиком и отдельные его части, я считал дни до конца недели, чтобы в субботу и воскресенье поваляться в кровати и хоть немного прийти в себя. Предложения соседа о рыбалке я отмел сразу: мне казалось, что еще чуть-чуть — и мои мышцы просто порвутся.

Так прошел почти месяц. Когда я пишу эти строки, у меня впереди еще два заключительных дня работы. Затем мой контракт заканчивается. Продлил бы я его еще? Может быть, но только за более высокую зарплату. Хотя не уверен, что в моем положении я могу ставить условия.

Так или иначе, в мае меня ожидают несколько важных встреч в префектуре и в бюро по иммиграции и интеграции. Таким образом, все самое главное и интересное у меня еще впереди.