Зафонит ли Иссык-Куль?

Начиная со второй половины апреля в Киргизии продолжается склока, связанная с добычей одного из самых главных видов стратегического сырья и охватившая все слои местного общества. Уран, который собирались (или еще собираются) добывать на Иссык-Куле, — вот главная тема катастрофических прогнозов и возмущенных разговоров в соцсетях, на рынках, в такси. Люди говорят о бомбах, ядерных взрывах, радиации и двухголовых ягнятах, которые вот-вот будут пастись на местных джайлоо (пастбищах)… Корреспондент «Ферганы» Екатерина Иващенко отправилась в Кыргызстан, чтобы разобраться в ситуации.

В середине апреля в социальных сетях прошел слух, что в Иссык-Кульской области началась добыча урана. Местные СМИ, переполошившись, занялись темой и выяснили, что некая компания «ЮрАзия в Кыргызстане» завершила геологоразведку, которую вела с 2010 года, на месторождении Таш-Булак в Иссык-Кульской области и готова начать добычу урана, который будут перерабатывать на Кара-Балтинском горнорудном комбинате (КГРК). В Бишкеке и Иссык-Кульской области прошли не самые массовые, но все же митинги, петицию против добычи урана на сегодня подписала почти 31 тысяча человек.

Отправленный успокаивать население Иссык-Кульской области 25 апреля вице-премьер Киргизии Кубатбек Боронов заявил, что у компании-разработчика лицензию отозвали. Позже в СМИ появилась информация, что лицензия просто приостановлена.

Страшные слухи о надвигающемся радиационном заражении все сильнее волновали людей, и власти не придумали ничего лучшего, чем сказать о тотальном запрете на добычу урана. 2 мая депутаты парламента приняли постановление, запрещающее разработку урановых месторождений на территории Кыргызстана. 4 мая с заявлением, что в стране больше не будут добывать уран, выступил президент Сооронбай Жээнбеков. Никто из чиновников не задался вопросом, почему вообще в стране выдают лицензии на разработку урана, раз он так опасен: кроме «ЮрАзии», лицензию на разведку урана получили более 10 компаний.

В интервью «Фергане» геолог, директор ОсОО «ЮрАзия в Кыргызстане» Светлана Менг пояснила, что в ноябре 2010 года компания (70% акций которой принадлежат канадской компании Azarga Uranium Corp., оставшиеся 30% распределены между киргизскими акционерами) получила лицензию на геологическое изучение Кызыл-Омпульской группы уран-торианитовых россыпей. Выполненными геолого-разведочными работами была подтверждена промышленная значимость этих объектов, и к концу 2015 года запасы месторождения Таш-Булак были поставлены на госбаланс. На эти работы было потрачено 290 миллионов сомов. При этом компания в соответствии с требованиями закона «О недрах» является одним из крупнейших налогоплательщиков Тонского района Иссык-Кульской области.

— Это был первый объект стратегического сырья, поставленный на госбаланс с момента развала СССР: основные работы по переработке урана в Киргизии закончились к концу 1970-х годов, — объясняет Менг. По ее данным, в 2010-2011 годах на территории страны работало около 35 компаний, которые занимались геологическим изучением урана и тория. — В целом в стране мало мономинеральных объектов и много комплексных, в состав которых входят радиоактивные элементы. После падения цен на уран (в том числе из-за аварии на Фукусиме в марте 2011 года) часть компаний из страны ушла. Но даже сейчас, когда вокруг месторождения Таш-Булак поднялся такой шум и все решили, что только мы занимаемся ураном, в Киргизии выдано порядка 17 лицензий на полезные ископаемые, в линейке которых находится уран, — говорит Менг.

Кызыл-Омпульская группа уран-торианитовых россыпей (Баке, Таш-Булак, Узунсай, Тюндюк, Оттук), открытая в 1951 году, находится в Тонском районе Иссык-Кульской области и Кочкорском районе Нарынской области. Разведанные запасы урана на Таш-Булаке составили 3,5 тыс. тонн, тория — 8,54 тыс. тонн, фосфора — 10 тыс. тонн, циркония — 34 тыс. тонн, титано-магнетита — 1,6 млн тонн. Госкомитет промышленности, энергетики и недропользования в конце апреля утверждал, что весь процесс переработки, который рассчитан на 25 лет, будет осуществляться на КГРК в Кара-Балте.

Холмы, трава, лошади...

Посмотреть на «будущую зону отчуждения» я отправилась ранним утром. Месторождение находится в 170 километрах от Бишкека и в 49 километрах от озера Иссык-Куль. Не доезжая километров 40 до Балыкчы, мы свернули направо и проехали еще километров 12 вглубь холмов, на которых пасутся лошади, — по виду вполне обычные, без двух голов или трех хвостов. От озера Иссык-Куль месторождение отделяет горная гряда.

На месторождении пасутся лошади. Фото Екатерины Иващенко, "Фергана"

На территории месторождения есть природный водоем и технический осветлительный пруд. Чуть дальше — установка для отделения концентрата (уран здесь будут добывать открытым способом) и за ней — административно-жилой комплекс. С 27 апреля его двери опечатаны, а все работы на месторождении прекращены.

Экскурсию для меня проводит эколог Центрально-Азиатской урановой компании Рахат Кысанов. Он рассказывает, что россыпи полезных ископаемых находятся в верхнем слое глубиной до 25 метров, радиационный фон может доходить до 250 мкР/ч, а дальше показания снижаются, поэтому «копать глубже экономически невыгодно».

Уран можно добывать тремя способами: открытым (с помощью карьеров), подземным (или горным), а также с помощью скважинного подземного выщелачивания. Открытый способ — старейший, его выбирают при неглубоком залегании урана, и именно так будут добывать в Таш-Булаке. Этот способ не предполагает создания хвостохранилищ, а рекультивация объекта должна проводиться параллельно с разработкой.

— При добыче мы снимем плодородный слой в 30 см, который будет храниться в отдельном месте. После этого в местах повышенного радиационного фона будет браться грунт, из которого при помощи воды отделят тяжелые металлы (уран, цирконий, торий), — рассказывает Кысанов. — Грунт, который будет выходить из сепараторной, будет пониженного фона, его планируется возвращать на прежнее место, покрывать плодородным слоем и засаживать растениями. Концентрат добытых металлов в ТУКах (транспортных упаковочных комплектах, обеспечивающих безопасность и защиту от излучений при перевозке. — Прим. «Ферганы») будет доставляться на машинах до железной дороги, это 12 км, а потом еще 250 км до кара-балтинского комбината.

Немного в стороне от корпусов — геологический шурф, предназначенный для определения доли полезных ископаемых в пробах. Это небольшой карьер, раскопки которого жители области, возможно, и приняли за добычу урана.

Рахат Кысанов на фоне шурфа. Фото Екатерины Иващенко, "Фергана"

Ближайшие населенные пункты, села Кок-Мойнок 1 и Кок-Мойнок 2, находятся в 12 и 25 километрах от месторождения. Здесь же, на месте построенного в конце пятидесятых завода по переработке урана, впоследствии законсервированного и разрушенного, теперь стоит кошара (открытый загон для скота. — Прим. «Ферганы»), хозяин которой равнодушно смотрит на проводимые работы и покидать это место, где он живет с семьей и выпасает скот, не собирается. «Уран тут природный, — объясняет Касымов, — находится на поверхности земли, и, если бы от него был вред, люди бы тут не жили. А если бы уран разносило ветром, как они все говорят, то радиационный фон не был бы везде разным».

Несогласные

Посмотрев на месторождение, отправляюсь на встречу с активистами Балыкчы. Митинги прошли, и городок живет обычной жизнью. Люди успокоены: им обещали, что «добывать ничего не будут».

С тремя активистами — Тимуром А. (после разговора попросил не называть его фамилию), Карпек уулу Акылом и Кайратом Суранбаевым — встречаемся в доме одного из них. Тимур — бывший военный на пенсии, Акыл и Кайрат работают в отделе охраны местного предприятия. Постепенно становится понятно, что недовольство жителей вызывает не столько разработка урана, сколько общая ситуация в стране. Мне говорят о тотальной миграции молодежи, коррупции, безработице…

— Какая-то кучка олигархов, как их называют в СНГ, подписали документы на разработку месторождения, хотя озеро — это биосферная зона, где никто не имеет права что-то разрабатывать. «Кумтор»? Так их уже не выгонишь. Прибыль получим не мы, а инвесторы, выдающие лицензии чиновники и владельцы кара-балтинского комбината, — уверен Тимур.

На вопрос, что стало катализатором недовольства, ведь соглашение о разработке было подписано в 2010 году, Акыл ответил, что «все вскрылось, когда в начале 2019 года на месторождение начали набирать рабочих и добывать уран. То, что мы сохраняли годами для потомков, разрешают раскапывать, чтобы КГРК работал», — считает мужчина.

Активист Карпек уулу Акыл. Фото Екатерины Иващенко, "Фергана"

Активисты уверены, что дующий с месторождения ветер, который называют «Улан», разносит уран и увеличивает радиационный фон.

— При добыче поднимается радиоактивная пыль, которую разносит ветер. Во время службы в армии мы ездили на БМП, в котором установлен войсковой прибор химической разведки (ВПХР). Еще в те годы он пищал при замерах и показывал от 25 до 30 рентген. У нас всегда был выше фон, именно поэтому жителей Балыкчы использовали при ликвидации чернобыльской катастрофы. Что произойдет с нами теперь? — задает вопрос Тимур. Мужчины говорят, что в городе много больных людей, и они уверены, что во всем виноват уран. Но никаких доказательств своим словам они не приводят.

Но главная проблема — активисты не верят, что власть их поддержит. Когда горожане вышли на митинги 25 апреля, к ним сразу же приехал вице-премьер Кубатбек Боронов. Собрав жителей в местном ДК, Боронов публично заявил, что лицензия отозвана, и теперь на Таш-Булаке даже лопата не копнет.

— А спустя неделю, 2 мая, Боронов заявил, что никаких оснований отзывать лицензию нет. Это заявил тот самый человек, который неделю назад лично нам говорил обратное. Ему вторил председатель Госкомитета промышленности, энергетики и промышленности Эмиль Осмонбетов, мол, «мы должны поддержать инвесторов», — вспыхивает Тимур.

— Эти игры показывают, что чиновники ничего хорошего для нас делать не собираются, — не успокаивается Тимур. — В стране есть «Кумтор», который приносит сотни миллионов долларов в год, но эти деньги непонятно куда расходятся. Такая же ситуация будет и с ураном, мало пользы, для нас — только вред. А наши ребята продолжат уезжать в Россию, чтобы работать водителями и грузчиками. Ничего в нашей стране не развивается, ни спорт, ни медицина, а теперь еще и этот уран.

— Ош живет агропромом, Нарын — мясом, а у нас только туризм и абрикосы, — говорят мне мужчины. — Сегодня у нас даже это отнимают. Даже если будет мизерная радиоактивность, один только слух, что на озере разрабатывают уран, приведет к тому, что не будет у нас туристов и никто не купит наш абрикос. Кыргызстан — это Иссык-Куль, но теперь даже это хотят испортить.

Когда уран не опасен

С вопросом, так ли опасен уран, как про это думают все вокруг, отправляюсь в научно-инженерный центр «Геоприбор» Института геомеханики и освоения недр Национальной академии наук. Его директор Исакбек Торгоев объясняет мне, что «особой опасности нет, если все делать грамотно».

— Сейчас СМИ нагнетают обстановку, в одном издании некий «профессор» даже заявила, что уран разносится ветром, и весь Иссык-Куль уже испорчен. Это полная ерунда! Уран находится в верхнем слое, он «прикрыт» сверху и особой опасности не представляет. Другое дело, что при раскопке будет выделяться газ радон — продукт его распада, но этот вопрос решается, и в целом это не опасно.

Эксперт призвал не путаться в терминах и рассказал, что на Таш-Булаке находится не чистый уран, а закись-окись урана (U3O8).

Урановый концентрат в форме оксида. Фото Екатерины Иващенко, "Фергана"

— Речь идет о минерале ураните, из которого извлекается закись-окись урана. То есть мы получаем промежуточное сырье. Чтобы получить чистый уран, требуется еще много процессов, которые в нашей стране не проводятся, — объяснил Исакбек Торгоев. — Важный вопрос, как будет выполнена рекультивация, потому что при добыче минералов на этом месторождении будет снят почвенно-растительный слой, который после разработки надо будет вернуть на прежнее место и засадить растениями.

По словам Торгоева, при разработке любого месторождения надо в первую очередь учитывать экологический фактор, тем более что месторождение Таш-Булак находится в бассейне трансграничной реки Чу.

— В 1998 году в реку Барскаун упал грузовик из «Кумтора», который провозил цианистый натрий. В тот год на Иссык-Куле не было туристов, а жители области не могли продать свои фрукты, — напомнил эксперт. — Шумиха вокруг того, что «на Иссык-Куле добывают уран», — катастрофа для не разбирающихся в теме обывателей. Она может привести к тому, что сократится поток туристов.

Геолог считает, что проблема есть и в киргизском законодательстве. Так, в Европе компания получает разрешение на разработку месторождения только после внесения залога, размер которого рассчитывается из приблизительной стоимости рекультивации месторождения.

Торгоев считает, что протесты населения можно объяснить чем угодно, но не реальной опасностью, которую представляет собой разработка месторождения: законы в области недропользования несовершенны, правительственного органа, ядро которого должны составлять опытные специалисты в области горного дела, тоже нет, экспертиза проектов освоения недр — крайне низкого качества, плюс махровая коррупция.

По этим причинам практически все месторождения в Кыргызстане разрабатываются со скандалами: «Кумтор», «Джеруй», «Андаш», «Джамгыр»…

Про экологичность разработки месторождений говорила и Светлана Менг. По ее словам, закон «О биосферной зоне озера Иссык-Куль» из-за разведки урана на Таш-Булаке не нарушен, месторождение входит в зону санации биосферного резервата, что подтверждено официальным заявлением главы Госагентства охраны окружающей среды и лесного хозяйства Абдыкалыка Рустамова. Если бы это было не так, на месторождении не могли быть начаты даже поисковые работы.

Однако, говорит Менг, «разработка любого вида полезного ископаемого — это всегда нагрузка на окружающую среду, даже если вы просто копаете лопатой свой огород». Другой вопрос — «насколько компания готова привести эту территорию в надлежащее состояние после разработки», то есть как будет проведена рекультивация, проект которой также утверждается госорганами.

На месторождении Таш-Булак. Фото Екатерины Иващенко, "Фергана"

— По поводу урана я могу сказать, что это такое же полезное ископаемое, как и другие. Говорить об опасности элемента, просто беря его из таблицы Менделеева, — малограмотный подход, — объясняет геолог Менг. — При разработке месторождений мы добываем не чистый уран, а его сложные соли и окислы, которые не имеют такого вредного воздействия на окружающую среду. Технология переработки урана на россыпях не предполагает складирования отдельно перечищенного материала, он будет возвращен на место, поэтому урановых хвостохранилищ не будет. Чтобы понять возможное негативное воздействие разработки месторождения на окружающую среду, нужно дождаться экспертизы, пока этой оценки нет — все остается домыслами. Нужно просто соблюдать существующие законы, и все будет хорошо.

Процедура по закону

Про законы в области геологоразведки «Фергане» рассказал киргизский чиновник, работавший в сфере охраны природных ресурсов, геолог по образованию на условиях анонимности. Процедура такова: компания получает лицензию на разведку месторождения. Она же имеет исключительное право на разработку. После получения такой лицензии компания должна подготовить проект, в котором детально рассматриваются вопросы экологии, подготовить ТЭО (технико-экономическое обоснование) и ОВОС (оценка воздействия на окружающую среду), где четко прописывается, как будет проходить добыча, какие ожидаются выбросы, сколько из них попадет в воду, атмосферу и т.д. ТЭО и ОВОС должны пройти согласование с госорганами, и, если исследование проведено корректно и ущерба для экологии не будет, государство разрешает работу на объекте.

— На госбаланс месторождение было поставлено, и компания только ожидала лицензию на разработку и прохождения всех экспертиз. Поэтому решение парламента и президента можно расценивать как абсолютно авторитарное и политическое, принятое под давлением протестных групп. Это нарушение процедур разработки месторождений и законов страны, когда власти сначала дают разрешение, а потом меняют правила игры, — считает респондент «Ферганы». — У нас главное — дать команду «фас». Как в том анекдоте, никто не разбирается, «он украл или у него украли…»

Как пояснила Менг, лицензия на геолого-разведочные работы «ЮрАзии» действует до 31 декабря 2020 года с возможной пролонгацией дальше. Компания была готова провести на месторождении Таш-Булак полупромышленные испытания и перейти к следующему шагу — получению лицензии на добычу. В законе «О недрах» написано, что, переходя с поиска на разведку и с разведки на разработку, компания имеет исключительное право получить лицензию на разработку при условии, что полезные ископаемые поставлены на госбаланс.

— Наша компания занимается геологоразведкой, мы не разработчики, поэтому наш объект был предложен киргизско-российской Центрально-Азиатской урановой компании, которая была готова разрабатывать объект. После получения лицензии на разработку они должны были подготовить ТЭО и ОВОС, после чего можно было говорить об экологическом воздействии на окружающую среду, — подтвердила Светлана Менг слова нашего эксперта о том, как по закону должна выглядеть процедура начала разработки.

Урановый комбинат

Предполагалось, что полученный на Таш-Булаке концентрат будут перерабатывать на КГРК в Кара-Балте. В марте 2019 года стало известно, что ОсОО «Центрально-Азиатская горнорудная компания», которая намеревалась разрабатывать месторождение, инвестирует в комбинат $30 млн.

На дорогу из Бишкека на КГРК уходит два часа. Киргизский горнорудный комбинат (именно так он назывался при Союзе) с профилем переработки ураносодержащих руд был построен в 1955 году. Это было большое предприятие закрытого типа, на которое приглашались специалисты со всего Союза.

Цех комбината в Кара-Балте. Фото Екатерины Иващенко, "Фергана"

Комбинат обрабатывал шесть урановых месторождений (три из которых находились на территории Киргизской ССР), жилая зона вокруг долгие годы являлась засекреченным объектом, как и на месторождениях Мин-Куш, Майли-Суу и Каджи-Сай. В состав комбината входили десятки заводов: строительных изделий, машиностроительный, нестандартного оборудования и другие. Когда СССР распался, комбинат постигла участь подобных промышленных предприятий: выход из состава комбината заводов одного за другим и приватизация. Сейчас на КГРК работают три отдельные линии: молибденовое производство, урановое и цех по аффинажу золота, которые принадлежат разным владельцам.

У ворот завода со стендами, оформленными, как в советское время, меня встречает заместитель генерального директора по производству и коренной житель города Максим Савосин. Он рассказывает, что пик расцвета комбината пришелся на семидесятые, когда численность рабочих достигала 20 тысяч человек, а на предприятии по переработке руды работало около двух тысяч.

— К концу восьмидесятых, когда Казахстан начал добывать уран путем подземного выщелачивания, мы начали параллельно к руде получать и перерабатывать концентраты. К началу девяностых комбинат перестал перерабатывать руду. Когда СССР развалился, комбинат потерял сырьевую базу. В 2003 году работа была приостановлена — до 2007 года, пока комбинат не приобрел российский холдинг «Ренова». Договорились с Казахстаном, где активно развивалась атомная промышленность, и в конце 2007-го стали работать с ними. Людей осталось гораздо меньше, порядка 350 человек, но работали мы ударно. При проектной мощности предприятия 1200-1500 тонн урана в год в 2009 году мы произвели 3000 тонн. Однако одновременно Казахстан строил свои заводы по переработке урана, и в феврале 2016 года поставки оттуда полностью прекратились, а комбинат был продан, — рассказал замдиректора.

Разработка месторождения предполагала вдохнуть жизнь в когда-то стратегический проект. Сегодня в цехе по переработке урана остаются 156 человек, которые работают неполный рабочий день и ждут возобновления производства. До начала «уранового скандала» в рамках геолого-разведочных работ компания отправляла на КГРК концентрат на отработку технологии, однако с середины апреля и эти поставки были прекращены.

Максим Савосин. Фото Екатерины Иващенко, "Фергана"

— Наша основная задача — сохранить персонал, уникальный, узкопрофильный и высококвалифицированный, — говорит Савосин. — А сейчас мы катимся в средневековье. Такими методами в стране можно задушить любую отрасль. Плохо, когда о развитии отрасли рассуждают люди, которые далеки от урана и технологий работы с ним. Уран добывают во всем мире: наши соседи-казахи — рядом с крупными городами, в Чехии — в 30 км от знаменитого курорта Карловы Вары. У нас же кто-то сознательно заварил эту кашу, чтобы создать негативный образ проекта. В итоге закончится тем, что урановая отрасль в республике умрет.

Мы отправляемся осматривать цех. «Это не железки, а тонкая химическая технология!» — говорят мне работники, показывая оборудование. Многие попали сюда по распределению еще при СССР, поэтому комбинат для них — не просто место работы, это часть их жизни. Свое предприятие они в шутку называют «невестой, которая все никак не может стать женой».

Люди вспоминают, как хорошо они работали при Союзе, от них я узнаю, что здание управления комбината располагалось в Бишкеке, сегодня там посольство России. На заводе работают династиями: есть семьи, общий стаж работы которых сто и более лет. Есть и молодежь: например, Даниил из Томска, отучившись по специальности «Химическая технология материалов современной энергетики», приехал сюда 10 лет назад, чтобы изучать технологии добычи урана.

Люди окружили меня и заговорили:

— Работать на завод мы шли не только из-за зарплаты — это было престижно, ведь здесь работали специалисты высочайшего класса. Наша лаборатория гремела на весь Союз. Сейчас мы получаем по 13 тысяч ($186), готовы работать даже за такие деньги, но нас хотят лишить и этого, ничего не предлагая взамен.

— КГРК — это уникальнейшее предприятие. Таких больше нет. Читаешь новости, истерия из-за урана у нас, а АЭС собираются строить соседи. Напишите, что мы хотим работать! В стране и так тотальная миграция, так последнее предприятие закрывают. Власти не понимают процессов нашей работы, услышали слово «уран» — и впали в истерику. Я в КГРК работаю 39 лет, и со мной ничего не случилось!

Коллектив цеха по добыче урана. Фото Екатерины Иващенко, "Фергана"

— Непосредственно у Жээнбекова мы хотим спросить: зачем приглашать сюда инвесторов, а потом выгонять? Мы же хотим поднимать республику? Когда президент соглашается ввести мораторий на добычу урана, почему он слушает только одну сторону, тех, кто против? Почему он не слушает специалистов, которые выступают за и объясняют, почему добывать уран — это нормально?

— Правительство должно готовить программу развития страны. Если мы говорим, что Кыргызстан — страна туристическая, то давайте развивать ее в этом направлении. Если мы говорим об инвестициях, то давайте работать с инвесторами по закону. А у нас ни там, ни там…

— Весь сыр-бор идет из-за экологии. У нашего комбината есть 500 га хвостохранилищ. Пока комбинат на плаву, он за ними следит. А закроют? Будет как везде по стране!

Под конец, высказав надежду, что «у власти проснется разум, потому что так обращаться с людьми нельзя», люди расходятся.

Политика и провокации

Бывший министр киргизского правительства, имеющий отношение к разработкам месторождений, на условиях анонимности поговорил про политическую подоплеку конфликта.

— Лицензии на добычу урана выдавали и раньше, однако никто шума не поднимал. Шум появился, когда появилась компания–добытчик, которая дала деньги на КГРК. Всплеск эмоций был необыкновенно активный — заседает парламент, выступает президент, но очень труднообъяснимый, поэтому давайте оперировать цифрами. Петицию подписали 30 тысяч человек, а это далеко не шесть миллионов населения. На митинги выходили тоже не более нескольких сотен человек. А шум в соцсетях был такой, как будто вся республика против. У нас политики всегда такие были, используют любую возможность, чтобы набрать очки. Так было и в этот раз. И вот тут вопрос, кто это сделал и зачем. В стране много и других проблем, похлеще урана, однако я никогда не наблюдал, чтобы социальные группы так же активно реагировали на то, что в стране нет работы, социального жилья и так далее.

При этом бывший министр согласен с недовольными активистами Балыкчы: страна в экономической депрессии, люди не верят властям, которые не могут предложить чего-либо для развития экономики.

— В стране работают проекты, от которых глобально ничего не меняется, — нет работы, зарплаты не растут, молодежь массово покидает страну. Поэтому соглашаться на разработку месторождения, от которого люди не получат ничего, тоже не хочется.

Участник антиурановых митингов лидер партии Зеленых Эркин Булекбаев считает: конфликт стал результатом того, что «чиновники продают лицензии, как булки хлеба».

— Тот, кто выдал разрешение на разработку этого месторождения, не ожидал такой реакции. А так как у нас нет генеральной линии, правительство находится в неудобном положении, мечется между протестным населением и инвесторами, которые уже вложили в проект деньги, — отметил политик.

Булекбаев считает разработку урана в Киргизии невозможной еще и потому, что правительство не готово работать с опасными веществами: нет того уровня специалистов, которые были при СССР, нет ответственности и у самих чиновников.

Политик уверен, что теперь в страну, где нет гарантий законности ни для граждан, ни для юридических лиц, не придут инвесторы.

— Было бы лучше, если бы месторождения в стране разрабатывались по принципу государственно-частного партнерства, как это сделано, например, в соседнем Узбекистане, где 70% прибыли с месторождений уходит государству, — считает Исакбек Торгоев. — Если месторождение разрабатывает частная компания, то проект экономически невыгоден стране, так как все доходы будут уходить владельцам.

Опечатанное здание на месторождении Таш-Булак. Фото Екатерины Иващенко, "Фергана"

По мнению Светланы Менг, протест возник, потому что население было уверено: разработка месторождения уже ведется.

— Туда же добавилась сумятица в понимании терминов: в СМИ появились такие слова, как «урановые рудники», «разработка», сообщения, что уран разносится ветром по Иссык-Кулю. СМИ и блогеры раскачали ситуацию, выкладывая «ужасы радиоактивного заражения», которые не имели к нам никакого отношения, и начался протест.

Менг отмечает, что инвестирование в развитие горного сектора — всегда рискованное дело: «Запасы могут не подтвердиться, могут не найти хорошую технологию по извлечению полезного ископаемого или поднимутся протестные настроения, с которым горный сектор сталкивается не только в Кыргызстане». На вопрос, как теперь поступит компания, ее руководитель ответила, что компания «является публичной, котируется на бирже в Торонто, поэтому этот вопрос будут решать юристы».

Разруха в головах

Действия киргизских властей никак не вяжутся со словами. Президент и премьер постоянно говорят об инвестиционной привлекательности страны, а на деле не выполняют принятых на себя обязательств. Еще в сентябре 2018 года, посещая КГРК, премьер-министр Мухаммедкалый Абылгазиев во всеуслышание заявил, что «развитие горнодобывающей отрасли страны будет способствовать решению важных социальных проблем, созданию рабочих мест и развитию экономики».

— Последние годы комбинат простаивал из-за отсутствия минерально-сырьевой базы, и благодаря эффективным решениям правительства предприятие запускает цех по переработке концентрата с содержанием урана, производимого на территории страны, — говорил тогда чиновник, подчеркивая, что «правительство проводит активную работу над тем, чтобы обеспечить стабильность в стране и создавать благоприятную инвестиционную среду». И никого не смущал вопрос экологии.

Потому что проблема не в экологии. А в чиновниках и коррупции. Люди не верят власти и не видят улучшений в экономике страны. Причем после этого уранового скандала власти не верят ни простые жители, чьи протестные настроения используют политики, ни инвесторы.