Улицы разбитых окон

Построение алма-атинских полицейских. Фото с сайта Kapital.kz

Среди полицейских США в 1990-е годы была очень популярна «теория разбитых окон», требующая жестко противодействовать даже самым незначительным правонарушениям (вроде курения в неположенном месте или выкидывания пластиковых стаканчиков на улице), чтобы из них не выросли более тяжелые преступления. Но скоро эта теория была подвергнута справедливой критике, и полиция Америки от нее отказалась – однако подобная практика получила неожиданную популярность в других странах, в том числе постсоветских. Эрика Марат (Erica Marat, Национальный университет обороны, Вашингтон, США) выяснила, почему в Украине и Казахстане в 2010-х «теория разбитых окон» пошла на ура – и как власти используют ее для собственного пиара, ужесточения контроля над населением и, главное, как фильтр для борьбы с «неправильным» поведением «неправильных» граждан в публичном пространстве столичных городов. Работа Марат Mimicking ‘broken windows’ policing in post-soviet cities: expanding social control in uncertain times вышла в научном журнале Policing and Society.

Модная полицейская теория

Эрика Марат. Фото с сайта Wilsoncenter.org

Криминологическая «теория разбитых окон» гласит примерно то, что иронически выражала советская шутка 1960-х: «сегодня он играет джаз, а завтра родину продаст». Попустительское отношение к мелким правонарушениям (пьянству в общественных местах, мелкому вандализму, выкидыванию мусора на улице, прыжкам через турникеты в метро) понижает порог терпимости и провоцирует людей на совершение уже более тяжелых преступлений. Кроме того, мелкое хулиганство, оставаясь безнаказанным, заражает мыслью – «если всем можно, то почему мне нельзя?» Следовательно, активная работа полиции по профилактике даже небольших нарушений и наказание нарушителей даже не очень важных правил (принцип нулевой терпимости) блокирует преступность в целом и делает города более безопасными.

Свое название эта теория 1982 года американских социологов Келлинга и Уилсона получила от их излюбленного примера – если не заменить в заброшенном доме одно разбитое окно, то скоро там перебьют все стекла, а затем ухудшится криминогенная обстановка во всем квартале. Эта теория была принята на ура в мучающейся от растущей преступности рейгановской Америке, и ее стали применять в своей практике департаменты полиции многих мегаполисов. Мировую известность она приобрела благодаря мэру Нью-Йорка Руди Джулиани и комиссару городской полиции Уильяму Брэттону, активно раскручивавших ее в 1990-е годы. Результаты не заставили себя ждать: количество арестов и тюремных сроков в Нью-Йорке взлетело, а количество убийств сократилось.

Автомобили полиции Нью-Йорка. Фото с сайта Pixabay.com

Однако восторги по этому поводу в США быстро поугасли. Критике подвергли саму научную основу теории – Келлинг и Уилсон не проводили систематических исследований, а писали со слов отдельных офицеров и горожан. Дальше начали ставить под сомнение уже и взаимосвязь между профилактикой и снижением преступности: в Сан-Диего и Сан-Франциско, где игнорировали «теорию разбитых окон», уровень преступности падал такими же темпами (в том числе и уровень насильственных преступлений). Наконец, политика нулевой терпимости критиковалась за то, что натравливает полицию на экономически неблагополучные меньшинства, представителей которых всегда подозревают в плохом поведении, останавливают на улицах, допрашивают с применением насилия и так далее. Во многом именно из-за такой политики число сидящих в тюрьмах США взлетело с 0,5% населения (1980-е) до 2% (в 2015 году) – около семи миллионов человек. В итоге даже в самом Нью-Йорке работу по заветам «теории разбитых окон» сначала свернули, а потом и вовсе отменили (в 2016 году).

Вместе с тем, несмотря на достаточно серьезную критику, теория активно экспортируется в другие страны. Почему? Во-первых, она яркая, простая и легко переносится из американских условий в другие страны – особенно те, где действуют многочисленные полицейские силы, которые есть чем занять (как в постсоветских странах). Нулевая терпимость выглядит простым рецептом для снижения преступности. В отличие от других техник (например community policing), она не требует от стражей порядка выстраивать доверительные отношения с представителями общества, а, наоборот, дает полицейским усиленные полномочия – останавливать, досматривать, обыскивать и так далее. Наконец, нельзя забывать и об успешном пиаре: департамент полиции Нью-Йорка (NYPD) сам по себе является раскрученным брендом. Сотни делегаций NYPD колесили по всему миру, пропагандируя свою «революционную» теорию.

В постсоветских странах она упала на благодатную почву еще и по причинам демографического и экономического порядка. Большие города и особенно столицы богатели по сравнению с 1980-ми и 1990-ми, советская безопасность и уравниловка уходили в прошлое, новый средний класс и богатые люди обживали публичное пространство в городе как свое, и правонарушения со стороны «понаехавших» вызывали все большее возмущение. В Центральной Азии конфликты в столицах часто принимают форму «старожилы vs новые мигранты из села», которые якобы «портят» культурный образ города. Понятно, что, по мнению Марат, концепция досмотра и задержания любых подозрительных меньшинств (уже не афроамериканцев, как в Нью-Йорке, а сельских мигрантов) в городе пошла на ура, превратившись в сегрегацию под соусом защиты правопорядка.

В Казахстане и особенно в Алма-Ате линия разлома проходит между образованными русскоязычными старожилами и якобы «грязными», не говорящими по-русски и «некультурными» мамбетами (таков стереотип). В Киеве после 2014 года друг другу противостоят европеизированная интеллигенция и до сих пор живущие в центре города пенсионеры, бывшие силовики и в целом аполитичные люди, далекие от идеалов украинства (говорящие на русском языке). Полиция, по мнению Марат, относится к этим группам с особой подозрительностью. Общее в Украине и Казахстане то, что правящие элиты и городской средний класс действуют сообща, определяя нормы поведения в публичном пространстве столиц (площади, улицы, торговые центры) и оказывая давление на тех, кто им не соответствует.

Казахстан: светлое полицейское будущее

О новых методах работы полиции в стране задумались после жанаозенских событий 2011 года, уверена Марат. И уже в важном документе о будущем страны («Стратегия – Казахстан 2050») опыт Нью-Йорка описывался в положительном ключе. «Теория разбитых окон» объясняла, почему надо жестко бороться с бросанием мусора, плевками, употреблением алкоголя на улице, громкими песнями и подобными нарушениями. В «Плане нации: 100 конкретных шагов», еще одном программном документе за авторством Нурсултана Назарбаева, шаг №30 требовал политики нулевой терпимости к мелким правонарушениям.

Конечно, при движении от общенациональной стратегии к повседневной полицейской работе не все идет гладко. На словах Министерство внутренних дел, конечно, поддерживает прогрессивные веяния, но на деле часто все ограничивается переупаковкой все тех же старых методов работы, пишет Марат. Полиция воспользовалась вниманием президентской администрации к мелким правонарушениям (вплоть до выкидывания пивных банок на улице) и резко подняла свою статистику раскрываемости. Новые штрафы также помогли полиции увеличить поступления в бюджет: в 2016 году алма-атинские стражи порядка могли похвастаться тем, что собрали 3,5 млрд тенге за 100 000 нарушений.

Во время полицейской операции в Алма-Ате. Фото с сайта Kapital.kz

Если говорить о влиянии на общество, то формулировки МВД, особенно «нарушение тишины» и «нарушение правил благоустройства», допускают самое различное толкование – а на практике выступают как инструмент борьбы с «некультурным», с точки зрения горожан, поведением, которое обнаруживают именно у недавних мигрантов. Эти правонарушения фиксируются в основном в местах скопления последних – на вокзалах и парках рядом с ними. Кроме того, полиция быстро поняла, что зависит от информаторов среди городского населения, – а сообщать об «антиобщественном поведении» готовы прежде всего старожилы пенсионного возраста из центральных районов (и они же составляют большинство тех, кто приходит на регулярные собрания с участием участковых). Жители окраин, по мнению Марат, или не разделяют новых представлений об опасности антиобщественного поведения, либо предпочитают никак не связываться с полицией. Наконец, «теория разбитых окон» иногда просто используется для обогащения коррумпированных полицейских – на это, как пишет Марат, указывает высокое число штрафов за курение в неположенном месте, то есть за поведение, к которому алмаатинцы в целом относятся терпимо.

Исследовательница подчеркивает: новые подходы в работе полиции появились не просто так. Обращение к «прогрессивному» мировому опыту, особенно нью-йоркскому, включение тактики нулевой терпимости в программные стратегии национального развития придают легитимность ужесточению государственного контроля над жизнью граждан. Не надо забывать, что началось это после Жанаозена. Хотя «теория разбитых окон», как и связанная с ней профилактика правонарушений, не нацелена явно на подавление оппозиционных выступлений (для этого разработали другие поправки в Уголовный и Гражданский кодексы), она установила новый уровень вторжения полиции в частную жизнь. А также дала жесткий свод правил поведения в общественных местах, призванный сделать их более «цивилизованными».

Украина: полиция как витрина «европейской» нации

В Украине после «революции достоинства» реформа правоохранительных органов стала одним из приоритетов новой власти. Изначально ее движущей силой было желание активистов НКО сделать так, чтобы насилие по отношению к гражданам ушло из повестки дня. Новый министр внутренних дел в правительстве Петра Порошенко Арсен Аваков сначала с большим интересом относился к рекомендациям НКО и принимал от них планы и проекты.

Однако позже власти страны предпочли дистанцироваться от местного гражданского общества и начали проводить реформу милиции по грузинскому образцу. Замминистра Эка Згуладзе подчеркивала, что цель реформ – создать современную полицию по европейскому образцу и отстраниться от советского прошлого, а также показать, что органы власти способны перестроиться и работать по-новому. То есть новая полиция выступала как пиар-проект новой власти. На реформы, прежде всего на создание корпуса патрульной полиции в Киеве, были получены большие средства международных организаций, привлечены инструкторы из полиции Калифорнии, Хьюстона, Дейтона.

Полиция в Киеве. Фото spoilt.exile с сайта Flickr

МВД серьезно работает со СМИ, где постоянно публикуются репортажи о том, как офицеры полиции арестовывают и штрафуют граждан, которым раньше удавалось «отбиваться», — чиновников и членов их семей, предпринимателей, священников и сотрудников самого МВД. Новые полицейские подчеркнуто дружелюбны, не прячутся за деревьями, чтобы неожиданно оштрафовать, а курсируют по улицам в машинах с мигалками. Однако, подчеркивает Марат, видеокамеры, которые обязаны носить полицейские, были задуманы (в США) как инструмент контроля общества над полицией и защиты граждан от произвола. Киевские же полицейские не только сами решают, когда включать и выключать камеры, но передают ролики в министерство, которое вывешивает их в соцсетях, – и лица преступников (и подозреваемых) там не закрыты, что, конечно, нарушает права последних (все ради пиара полиции).

И в Казахстане, и в Украине власти в условиях политической неопределенности схватились за «теорию разбитых окон» (в ее нью-йоркской версии) как за отличный политический «спектакль», позволяющий получить мощный медийный эффект даже при слабых успехах в охране порядка. Фактически, констатирует исследовательница, «теория разбитых окон» и политика нулевой терпимости задали новый стандарт поведения в столицах, создали модель «правильного» поведения для «настоящих» граждан – и, следовательно, вызвали сложности для тех групп населения, которые в этот стандарт не вписываются. Достаточно авторитарные элиты Украины и Казахстана доказывают себе и Западу свое соответствие европейским и, шире, современным стандартам. Но платой за спектакль, резюмирует Марат, оказывается отчуждение широких групп населения, не вписывающихся в модель «правильных» ценностей, – будь то мигранты в городах Казахстана или «советские» киевляне.