Снова «терроризм»?

Свои размышления о январских событиях в Казахстане «Фергане» представил специалист по вопросам региональной безопасности в Центральной Азии Рустам Бурнашев.

* * *

События, которые произошли в Казахстане в начале января 2022 года, сейчас вряд ли можно понять полно и цельно. Возможна лишь фрагментарная и гипотетическая, а зачастую и провокационная частная экспертная позиция, формирующая и воспроизводящая те или иные оценки, построенные, как правило, на личностных убеждениях и идеологемах, сложившихся до этих событий. Вместе с тем, основные интерпретации уже сформировались и могут быть проанализированы. Такой анализ крайне важен, так как указанные интерпретации — не просто то или иное описание событий, фиксация некоторой личностной картинки, но и набор идеологических установок, которые, в случае становления их как доминирующих, будут во многом определять развитие Казахстана как минимум в среднесрочной перспективе.

Я не хочу создавать еще один идеологический конструкт и просто, следуя за Сократом, позволю признаться самому себе и читателям в том, что я ничего не знаю и, после этого в полном соответствии с сократической методологией буду задавать вопросы. Тем более, что и президент Казахстана ставит достаточно острые вопросы:

«Почему государство «проспало» наличие спящих ячеек боевиков и деятельность их командного пункта? Почему на территории нашей страны оказалось так много нелегального оружия и спецсредств? Почему не проводилась агентурная работа по выявлению и нейтрализации адептов терроризма?»

(выступление на заседании Мажилиса Парламента Республики Казахстан. – 2022. – 11 января).

Я не претендую на полноту охвата проблематики, что просто невозможно в статье такого формата, я затрону только те аспекты, которые мне кажутся наиболее проблемными с точки зрения военной безопасности и наиболее мифологизируемыми.

«Террористическая атака»

На официальном уровне утверждается, что Казахстан подвергся уникальной «гибридной террористической атаке» и против Казахстана «была развязана террористическая война». Если мы принимаем эту версию, возникает вопрос о методах, которые использовали террористические группы в Казахстане.

Да, возможно, это уникальная модель террористической атаки, но почему террористами не был использован такой традиционный и эффективный метод, как захват заложников? Безусловно, возможно влияние на это оказало то, что события в Казахстане прошли, практически, в праздничные и выходные дни, когда образовательные учреждения не работали. Однако имеется информация о блокировке протестующими больниц и даже нападения на них, то есть, возможность захвата и удержания таких объектов вместе с находившимися там людьми была, но не использовалась.

Вопросом является и отсутствие в публичном поле каких-либо заявлений со стороны вовлеченных в события террористических групп, обозначения какой-либо их политической программы и даже привязки этих акций к какой-либо террористической группировке или ее идеологии.

Наконец, если были задействованы иностранные боевики, почему не предоставлены прямые доказательства этого, особенно после «прокола» с демонстрацией видеоролика в котором гражданин Кыргызстана, оказавшийся известным музыкантом Викрамом Рузахуновым, признается в участии в беспорядках? Как непонятным остается и освобождение Рузахунова: разве известность – гарантия от вовлеченности в криминальную деятельность?

«20 тысяч боевиков»

Наверное, одним из наиболее обсуждаемых тезисов, связанных с январскими событиями в Казахстане, является заявление президента страны Касым-Жомарта Токаева, опубликованное в сети Twitter 7 января, что самый крупный мегаполис Казахстана подвергся нескольким волнам террористических атак со стороны хорошо обученных и организованных боевиков общей численностью около 20 тысяч. боевиков. В этот же день эта цифра была повторена в обращении президента Токаева к народу Казахстана. Позже этот же тезис был продублирован руководством МВД республики. Несмотря на то, что президентский текст в Twitter был удален, я не стану ставить под сомнение эту информацию, а просто дополню ее несколькими данными для сравнения.

Численность силовых структур стран Центральной Азии (данные приводятся по The Military Balance 2021. London: Routledge and the International Institute for Strategic Studies, 2021).

Казахстан: 39 тысяч человек в Вооруженных силах и 31,5 тысяч в военизированных структурах. Кыргызстан – 10,9 и 9,5 тысяч, соответственно. Таджикистан – 8,8 и 7,5 тысяч. Туркменистан – 36,5 и 5 тыс. Узбекистан – 48 и 20 тыс. Таким образом, «20 тысяч боевиков» – цифра, сопоставимая с национальными вооруженными силами.

Ну и еще несколько данных для сравнения, все-таки речь не шла о регулярных вооруженных силах. Небезызвестный террористический акт в Буденновске в июле 1995 года был совершен группой боевиков под руководством Шамиля Басаева численностью в 142 человека (Dolnik A. Understanding Terrorist Innovation: Technology, Tactics and Global Trends. London: Routledge 2007. P. 105). А в Андижанских событиях в мае 2005 года на стороне антиправительственных сил, ориентировочно, участвовало всего несколько сотен человек. Общая численность иностранных граждан, въехавших на территорию, контролировавшийся ИГИЛ с целью построения там Халифата, включая женщин и детей, оценивалась в 2019 году в 44-53 тысяч человек (Cook J., Vale G. From Daesh to ‘Diaspora’ II: The Challenges Posed by Women and Minors After the Fall of the Caliphate. CTC Sentiel, 2019, Vol 12 (6), P. 30-45).

Таким образом, очевидно, данные в 20 тыс. боевиков – яркий пример идеологического заявления, направленный на мобилизацию населения страны и международного сообщества в поддержку действий руководства Казахстана.

Ничего плохого я в этом не вижу, вопрос только в том, будет ли эта идеология использоваться в дальнейшем, за рамками чрезвычайной ситуации января 2022 года.

Потери со стороны силовиков

Кстати, если отвлечься от числа «20 тысяч», то общие потери среди военнослужащих и мирного населения в Буденновске, Андижане и в Казахстане, предоставляемые официальными источниками, на первый взгляд в целом будут сопоставимы. В первом случае погибло 129 гражданских лиц и 25 сотрудников силовых структур, во втором — не менее 160 мирных граждан и 27 силовиков. По имеющимся на настоящий момент данным, в Казахстане погибло 206 гражданских лиц и 19 военнослужащих, в том числе в Алматы — 138 гражданских лиц и 11 сотрудников правоохранительных органов.

Однако, если учесть данные о захваченном оружии (1347 единиц только в Алматы) и то, что боестолкновения не были локализованы и длились несколько дней, данные потери выглядят невысокими. Например, 12 и 14 января официальный представитель Департамента полиции Алматы подполковник Салтанат Азирбек прокомментировала штурм здания департамента полиции, который длился, по ее словам, около 9 часов в ночь с 5 на 6 января. Хотя нападавших было более 1000 и с их стороны были «хорошо подготовленные, имеющие специальное обмундирование, экипировку вооруженные люди», а также снайперы, полицейским (около 100 человек, большинство из которых – сотрудники оперативных подразделений, следственного управления и управления дознания) удалось отбить 27 атак, уничтожив не менее 25 нападавших и не потеряв ни одного сотрудника полиции. Аналогично можно проанализировать переход из рук в руки аэропорта города Алматы.

Относительно низкое число жертв событий — безусловно, очень хорошо. Но, тем не менее, вызывает серьезные вопросы. Вынеся за скобки вопрос, как возможна такая эффективность силовых структур Казахстана, особенно в ситуации, когда некоторые из них были обвинены руководством страны в том, что они не «проявили верность своему долгу», будем считать, что пока нет достоверных свидетельств обратного, это результат высокого уровня подготовки полицейских и их профессиональных и слаженных действий. Но тогда необходимо поставить вопрос, почему президент Казахстана в этой ситуации ставит задачу «кардинальной реорганизации всей системы обеспечения национальной безопасности», в том числе – отработку боевых навыков, оснащению эффективными средствами защиты и нападения.

* * *

Очевидно, не менее интересные вопросы можно поставить и относительно версий январских событий, которые предлагают оппоненты власти, в которых не присутствуют ни только террористы и бандиты, но вандалы и лица, стремящиеся обогатиться в ходе беспорядков, за счет разграбления торговых точек и магазинов, к интерпретациям, в которых насилие проявляют только власти в лице силовых органов.

Постановка этих вопросов не менее важна, если мы хотим говорить о формировании в Казахстане сильного общества, которое может ответственно предлагать государству свою повестку и поддерживать свою коллективную идентичность. Но я оставлю эти вопросы за рамками обсуждения, также как там остались экономические и политические аспекты январских событий в Казахстане.

* * *

На что я считаю нужным обратить внимание в заключение? На то, почему постановка указанных в статье трех блоков вопросов так важна. Дело в том, что описание ситуации, предложенное руководством Казахстана, почти полностью совпадает с тем, как были описаны Андижанские события 2005 года в Узбекистане. Ключевая позиция, которую продвигало руководство Узбекистана, состояла в том, что в Андижане действовала группа вооруженных преступников (бандитов), представляющая одно из течений партии «Хезб ут-Тахрир».

Поразительно, что совпадение доходит даже до указания на то, что мирное население служило для боевиков «живым щитом». Причем, как и в Казахстане, такие оценки были даны уже в первые дни конфликта, когда никаких следственных действий проведено не было. Таким образом Казахстан возвращается к дискурсу борьбы с международным терроризмом, который без привязки к анализу вопросов радикализации уже давно потерял свою актуальность.

Обращение к этому дискурсу формирует серьезные риски, что вместо профилактической работы, направленной на предотвращение радикализации, ведущей к насилию, вместо инициирования и доведения до конца самой глубокой трансформации силового блока страны, в рамках которой наконец-то будет выстроена система гражданского контроля за этим сектором, в Казахстане будут задействованы жесткие репрессивные рычаги.

К сожалению, первые сигналы к этому прозвучали в обращении президента Казахстана от 7 января, когда, казалось бы, эмоции должны были отойти на второй план, в котором достаточно жестко оценивается деятельность правозащитников, активистов, некоторых средств массовой информации. Более того, акцентирование вопроса с боевиками и терроризмом ведет к риску, что анализ причин, почему отдельные группы населения в Казахстане не просто вышли на митинги, но и крайне быстро перешли к актам насилия, и какие силы повлияли на то, что некоторые правоохранительные органы не выполнили свои функциональные обязанности, не будет проведен.